Захаров Герман Порфирьевич

(4.07.1933, г. Ленинск-Кузнецкий —  2.04.1992, г. Кемерово)

Художник-график, мастер портретной живописи, участник и дипломант многих выставок,  две из последних работ «Георгий Победоносец» и «Сергий Радонежский» находятся в Знаменской церкви, часть работ хранится в Ленинских Горках, в Красноярске, в Шушенской галерее, в музее В. М. Шукшина, Новокузнецком музее Достоевского, Областном краеведческом музее, Музее-Заповеднике «Красная горка», в  Краеведческом музее г. Ленинска-Кузнецкого.

Родился в семье художника, преподавателя иностранного языка. Когда началась война Герман окончил 4 класса, дальше учиться не стал. Начал помогать отцу рисовать ковры для продажи.

Трудовую биографию начал художником-оформителем. Многие годы работал в художественной мастерской в  парке имени А.М. Горького.

Семь лет был художником областной молодежной газеты «Комсомолец Кузбасса», иллюстрировал книги и брошюры Кемеровского книжного издательства,   с 1967 г. член Союза журналистов СССР.

С 1970 г. Г. Захаров занимался исключительно творчеством. Основное внимание художник уделял жанру портрета. Наиболее известные серии его работ: «Лениниана», триптих «Память», иллюстрация к произведению «Слово о Полку Игореве». Многие его работы посвящены угольщикам Кузбасса.

Психологизм, экспрессия, стремление изобразить человека в напряженные, требующие самоотверженности моменты жизни — характерные черты его творчества. Г.П. Захарова интересовали люди, составляющие гордость России — такие как Достоевский, Гоголь, Пушкин. А Василий Макарович Шукшин, его жизненный путь — одна из любимейших тем художника. Мастер никогда не был художником нашего города, он всегда был художником мира.

Чтобы понять его как человека и как художника предлагаем ознакомиться с материалами кемеровской писательницы, искусствоведа, краеведа, журналиста Мэри Кушниковой, написанными о Германе Захарове.

Мэри Кушникова, 1986-1992

ОДНАЖДЫ «ПОДАРИЛ» НАМ ЗАХАРОВ СЕРИЮ «ДОСТОЕВСКИЙ В СИБИРИ»…

В Новокузнецке готовились к открытию  литературного  музея Достоевского в доме, где с 1855 по 1857 год жила Мария Дмитриевна Исаева, будущая супруга великого писателя, и куда Достоевский несколько раз приезжал, чтобы повидаться и наконец обвенчаться со своей избранницей. И в ряде телепередач мы  рассказывали о «грозном чувстве» писателя и о судьбе кузнецкого дома, этим чувством осиянного.

Захаров работал над темой Достоевского давно. «Помнить о «слезе младенца», ценой которого нельзя оплачивать счастье,- вот основа гармонии!», — говорит Захаров, страстный почитатель Достоевского.  И вот — купол тяжелого лба, сумрачный и скорбный взор вглядывался в нас, разглядывая то, о чем сам не всегда захочешь вспомнить. Это — «Достоевский-мыслитель». И несколько листов — «Записки из мертвого дома». Загнанный,  одинокий человек у казематной стены. В размышлении о насилии над добром, о поругании красоты.

В 1982 году появился «Двойной портрет» Достоевского и Исаевой, предназначенный для Новокузнецкого музея Достоевского, где портрет сейчас и находится.

Захаров не кончал художественного вуза и потому именуется самодеятельным художником. В основе этого понятия лежит стремление человеческой личности к самостоятельному, никем не стимулированному творчеству. Сам художник говорит об этом так: «Что значит «непрофессиональная живопись»? «Живопись — это красота. Для художника — его душа, его любовь. Представляете, если красота и любовь стали бы профессией!»… Как удивительно перекликается захаровская мысль с дневниковыми записями Ивана Егоровича Селиванова: «Тебе от природы дадено право на красоту. Это твоя жизнь, это твое наслаждение, это душа твоя!»

 

ЭПИЛОГ ПАМЯТИ ХУДОЖНИКА ГЕРМАНА ЗАХАРОВА

Он был художник. Неудобный Захаров, который иных шокировал непредсказуемыми своими действиями, других   изумлял   непреклонной волей к свободе, ни от кого не хотел зависеть.

А в трудные годы, ничуть не смущаясь немилостью «Белого дома», в крохотной своей квартирке при двух малых детях творил монументальные, эпические полотна.

Впрочем, оговорилась. Какие полотна? У него никогда не было холста. Ведь он работал на крафте — по сути упаковочной бумаге — самом недолговечном материале. Не из оригинальности, нет. Просто другой материал был ему недоступен. Не членам Союза художников — не положено. Худфонд не продаст. Или — опять же кого-то надо просить.

Захаров не просил. Со временем «добрался» до оргалита, который тоже доставался, ох, как непросто. Оргалитовые листы, громоздкие, неудобные, еле-еле умещались в квартире. Надо было исхитриться — где писать. Спасибо, на помощь пришел гуманитарный центр.

Итак, у Захарова никогда не было мастерской. Сам виноват — скажут некоторые. Да, сам. Несколько лет тому свыше «пожаловали» мастерскую. Но художнику в ней не работалось. Смущали соседи-коллеги, их постоянные визитеры. И он от мастерской отказался.

Отверг и еще одну высокую милость. Секретарь по идеологии обкома партии Петр Дорофеев однозначно намекивал, а не пора ли вступать в Союз художников, на что Захаров ответил что-то вроде «не пора». И отказался. Впрочем, и Союз от него отбивался достаточно дружно. Невзлюбили его корифеи от живописи. Помню, на одном из заседаний президиума местного отделения фонда культуры стоял вопрос о присуждении ежемесячной стипендии кому-либо из нуждающихся художников. Я предложила Захарова, который много лет не имел официальной работы и большую часть картин просто дарил музеям. Ленинскому в Шушенском, Шукшинскому в Сростках.

…А один из наших художников даже затеял спор  о способностях Захарова. Ну, и, конечно же, о его неудобном характере. Я не знаю, кому отдали стипендию. Не Захарову. Не любили его «верхи» — что поделать! Тревожил он их истовой проникновенность своих работ, будоражил уютный мирок военными взрывами, журавликами Хиросимы, разгромленными храмами на берегах озер. Ни тебе красивого видика, ни тебе портрета передовика соцсоревнования местного масштаба.

Был ли Захаров неудачлив? Не сказала бы, хотя, на моей памяти, у него работы покупали только дважды. Областной краеведческий музей и, тщанием тогдашнего гендиректора объединения «Ленинскуголь» А. И. Шундулиди — серию работ, переданных Ленинск-Кузнецкому выставочному залу.

Но зато сколько выставок — маленьких, камерных, в библиотеках, в Доме актера, в Москве, в Зарядье, и даже участие в выставке в Манеже. Официальная Москва принимала Захарова куда ласковее, чем родной Кузбасс. На выставке в Манеже министр культуры, постояв у представленного Пушкина, жал Захарову руку. Михаил Ульянов специально оторвался от многих своих занятий, чтобы в крохотной опять же квартирке московских знакомых Захарова поглядеть на его работы.

Впрочем, неверно, что Кузбасс к художнику был неласков. В музее Достоевского в Новокузнецке парный портрет Достоевского и Исаевой ведь в центре внимания посетителей и многажды репродуцировался в книгах и альманахе «Огни Кузбасса». Кемеровское книжное издательство охотно сотрудничало с Захаровым, а областной краеведческий музей выставлял его работы.

В Сростках же сама видела возбужденных зрителей, что толпились (приезжала экскурсия из Барнаула) около шукшинских портретов. Весной 1991 года в областном краеведческом музее состоялась выставка последних работ Захарова, посвященных тысячелетию крещения Руси. Звонила в Союз писателей, где всегда хорошо относились к Герману Захарову, просила подойти к открытию. Не пришли…

Вся его жизнь была цепью маленьких унижений и больших ущемлений, несмотря на то, что о художнике знали, имя его было на слуху, работы его известны…

Не стало художника. Хоронило его множество людей. Венки приносили и те, кто при жизни не был к Герману ни щедр, ни снисходителен. Очевидно, это в порядке вещей. На похоронах Ивана Егоровича Селиванова и на поминках его тоже было много людей и венков. И были слова, слова, слова…

Как известно, все это приходит «спустя жизнь». Теперь две из последних работ Захарова «Георгий Победоносец» и «Сергий Радонежский» находятся в Знаменской церкви. На смертном одре завещанные им. Увы, помню, как пару лет назад созванивались со священнослужителями — коли речь идет о постройке новой церкви, кто распишет ее лучше, чем Захаров, пришли бы, посмотрели его работы. Не пришли…

Сегодня мы пишем о Селиванове, да что — мы, монографии о нем творят исследователи куда как далеко от Кузбасса. Опять же «спустя жизнь». И мы делаем вид, что стыдимся за свое бездушие к старому художнику при его жизни. Именно — делаем вид — не постеснялись же разрушить его надгробие и сровнять могилу с землей — потребовалось водрузить скульптуру доморощенного Микеланджело.

Не будем ли мы точно так же стыдиться за в общем-то незадачливую судьбу Захарова (хотя неудачником мы все же его не назовем. Неудача — это удел бездарности, сколь бы титулованной она ни была. Талант же, сам по себе, уже есть удача!). Не будет ли нам стыдно за то, что те работы, которые сегодня подарены церкви, долго стояли неприкаянными где-то в закутке, за дверью в подсобках то ли Политеха, то ли гуманитарного центра, поскольку после последней выставки покупателей на них не нашлось, а хранить было негде, слишком монументальны. И художник, уже снедаемый болезнью, все переживал — как и где хранить работы…

Нам еще будет стыдно за многолетнее молчаливое неприятие Захарова, так похожее на подобное же неприятие Селиванова по причине неудобства характера. Ему не прощали и не простили вечных кирзовых сапог. Как Селиванову — библейской бороды. И, боже мой, мало ли что не прощают при жизни личности, если она ЛИЧНОСТЬ. Но что теперь…

Использованы материалы Краеведческого музея г. Ленинск-Кузнецкий

ОСНОВНЫЕ ВЫСТАВКИ

• региональные: Сибирь социалистическая (Барнаул, 1980)
• всесоюзные: Выставка художников-журналистов (Москва, 1977); Пушкин в памяти поколений (Москва, 1987)
• групповые: Славянский ход (Кемерово, 1991)
• персональные: Лениниана (Кемерово, КОМИИ, 1978; Москва. Центральный Дом журналиста, 1979); Юбилейная к 40летию Победы (Кемерово, Дом художника, 1985; Москва, кинотеатр «Зарядье», 1986); Мой Пушкин (Кемерово, Центральная городская библиотека им. Н.В. Гоголя, 1999 посмертно); Слово о полку Игореве (Кемерово, Центральная городская библиотека им. Н.В. Гоголя, 2001 посмертно)